Название: Миг дороже золота
Автор: _Tsuki No Hikari_
Бета: Солерно
Канон: Вороны
Пейринг/Персонажи: Идзаки Шун / Токаджи Юджи, Такия Генджи, Миками Такеши и Манабу
Размер: мини 2 425 слов
Категория: пре-слэш
Жанр: юмор, повседневность, сонгфик
Рейтинг: G-PG 13
Краткое содержание: Когда ты можешь купить себе всё что угодно, обязательно найдётся человек, который убедит тебя в обратном
Примечание/Предупреждения: в какой-то степени можно рассматривать и как АУ
От автора: Всему виной эта прекрасная песня - "Imagine Dragons - Gold"
Идзаки все ненавидят. Так уж вышло, что поделать.
Идзаки об этом знает. Ему всё равно.
Скинув с головы капюшон, он проходит мимо ресепшена и направляется прямиком к кабинету своего врача. Медсестра что-то лепечет ему вслед, но он её не слушает. Распахнув нужную дверь, он коротко здоровается и заходит в кабинет.
Врач отрывается от бумаг, разложенных на столе, и тут же подрывается с места, начинает крутиться вокруг и рассказывать о том, как замечательно проходит реабилитация. Шун слушает его вполуха. За месяц, что он лежит в этой клинике, суматошный врач уже порядком раздражает. Его редкие седые волосы зачёсаны назад, блёклые глаза подёрнуты мутной пеленой. Он рассыпается в дифирамбах, чуть ли не заламывает руки.
Шуна мутит, он смотрит на бесцветного доктора, и в глазах начинает рябить.
Продажность окружающих выводит Идзаки из равновесия. Иногда. Чаще всего.
Всё мишура, только прикрытие, чтобы вытянуть из богатеньких родителей побольше денег. Лучшая клиника, отдельная палата, грамотные врачи, красивые медсёстры — всё для драгоценного Шуна. Идзаки слушает врача ещё пять минут, кивает на все рекомендации и пожелания скорейшего выздоровления. Выходит из серого кабинета в серый коридор...
На улице на удивление тепло и свежо. Разгоревшаяся осень золотит листву на деревьях и высушивает газонную траву. Солнце, висящее высоко в чистом небе, жарит затылок. Шун доходит до перекрёстка и останавливается в толпе прохожих. Толпа шумит, гудит, как рассерженные пчёлы в улье. Зажигается зелёный свет, и поток подхватывает его, переносит через дорогу и распадается.
Идзаки бродит по парку, наслаждается теплом. Телефон надрывается в кармане, призывно вибрирует и готов сгореть от нетерпения. Затихает на десять минут. А потом возле парковой ограды останавливается чёрная машина, с тонированными стёклами. Из неё выходит бритоголовый шкаф и, уважительно поклонившись, оглушает басом.
— Вас желает видеть госпожа Хикифуне.
Всё, как и положено.
Закатив глаза и тяжело вздохнув, Идзаки встаёт со скамьи и направляется в машину под неусыпным конвоем. Упав на заднее сиденье, Шун вытягивает ноги и блаженно вздыхает. Машина медленно трогается с места и вливается в общий поток.
— Акияма, у тебя новый напарник?
Водитель бросает короткий взгляд в зеркало заднего вида, встретившись взглядом с ним, коротко кивает.
— Предыдущий был разговорчивей, — усмехается Шун, вспоминая низкорослого мужичка с редкими усиками над губой, — Куда дели Тоши?
— Он теперь охраняет вашего отца.
— Выходит, я скоро получу наследство.
Акияма смеётся и останавливается на светофоре, включает кондиционер:
— Для этого ваш отец должен вступить в права наследования.
— Аве Хикифуне, — хохочет Идзаки и резко подаётся вперёд, упираясь подбородком в спинку водительского сиденья. — Этот новый телохранитель слишком серьёзный. Чёрный костюм, красный галстук, бритая башка, ты что, Хитмэн?
Тут уже начинает смеяться водитель, а охранник вздрагивает и отводит тяжёлый взгляд. Дорога до дома занимает полчаса: как назло, обеденные пробки чудным образом рассасываются прямо перед их машиной.
Охранник выходит из машины, как только они заезжают на территорию дома. Открывает пассажирскую дверь и кивает вышедшему Шуну. Взбежав по ступеням, Идзаки скидывает с ног ботинки и проходит в гостиную.
Хикифуне Идзаки, сидящая в кресле, поворачивает голову в его сторону, придирчиво осматривает с ног до головы и удовлетворённо кивает. Указывает на кресло перед собой. Ей невозможно не повиноваться, это Идзаки понял ещё в детстве, когда за непослушание строгая, но справедливая бабка отходила его дедовским ремнём.
Что поделать, в их семье стальные яйца были именно у неё.
Шун отрывает взгляд от рыбок, плавающих в небольшом круглом аквариуме по правую руку от неё, и выжидающе смотрит. Седые волосы туго затянуты в объёмный пучок на затылке, чёрные глаза с сеткой полопавшихся сосудов на белках. Сама отстранённость и строгость.
— Что ты намерен делать после выпуска из Судзурана?
— Подумываю заделаться сутенёром. Но рассматриваю и другие варианты.
Единственное, что Хикуфуне может стерпеть, это чёрный юмор своего внука. Вот и теперь она лишь качает головой и прикрывает глаза:
— С твоими возможностями ты мог бы поставить весь мир на колени, а сам в это время тратишься на мелочи.
— В данный момент времени в такую позу передо мной встанут лишь из уважения к тебе, а я хочу ставить людей на колени своими силами.
— Во всяком случае, с девицами ты уже достиг таких высот, — холодно замечает Хикифуне и бросает как будто невзначай, — и не только с девицами.
— Как вам не стыдно, госпожа Хикифуне, следить за мной, — Идзаки наигранно возмущается, вскинув руки к потолку.
Она не обращает внимания на его театральную самодеятельность, только кивает ему, давая понять, что разговоров на сегодня хватит.
— Какой же ты пидорас.
Генджи говорит чётко и размеренно, делая ощутимые паузы между каждым словом. Он стоит в дверях и сверлит счастливого Идзаки тяжёлым взглядом.
— О-о-о, оскорбления на почве моей сексуальной ориентации — как это низко.
Шун переступает через порог его дома и стягивает с ног ботинки, шлёпает по направлению к кухне. Такие не остаётся ничего, кроме как идти вслед за ним.
— Мне плевать на твою ориентацию, — Генджи усаживается за стол и принимает стакан с горячим кофе из Старбакса, — я сейчас говорю о твоём состоянии души.
— Нифига себе ты загнул, — Шун откусывает добрую половину пончика и с упоением начинает жевать, сидя на высоком табурете возле барного стола.
— Короче, зачем ты поднял меня из тёплой кровати в пять утра?
— А когда бы я ещё смог привезти тебе горячий кофе со свежими пончиками? С шести утра в Старбаксе бешеные очереди.
— То есть ты приехал для того, чтобы пожрать у меня на кухне? — Генджи смотрит на него, как на дебила, почти целую минуту, а потом просто зажимает между губ сигарету и щёлкает зажигалкой, глубоко затягивается.
— Для того, чтобы пожрать на твоей кухне вместе с тобой, — уточняет Идзаки.
— В пять, мать их, утра? Я ненавижу тебя.
Такия говорит от чистого сердца. Спокойно, без наигранности, просто выдаёт то, что сейчас крутится в его голове. Он выпускает тонкую струйку сигаретного дыма, окончательно расслабляется на стуле и отпивает из своего стакана, на котором аккуратно выведено «Долговязый». На стакане Шуна красуется завитками «Аполлон».
— Как же часто я слышу эту сказочную фразу о ненависти. В день по нескольку раз.
— А, ну это потому, что ты просто мудак.
Генджи перехватывает пончик, залитый шоколадной глазурью, и уминает его в два подхода. Довольно облизывается и запивает сладость крепким кофе без сахара. За окном, ведущим во внутренний двор, только начинает рассветать, небо окрашивается в малиновые и золотые оттенки. Часы бодро пробивают половину шестого утра.
— Слушай, Старбакс ведь открывается только в шесть, оттого и очереди.
Шун весело усмехается и подтягивает к себе полупустую пачку сигарет:
— Когда ты внук Хикифуне Идзаки, любое кафе откроется, когда тебе угодно.
— А вот и третья причина, почему тебя все ненавидят, — хохочет Генджи.
Идзаки медленно спускается по тёмной лестнице, мягкая подложка пружинит под ногами и скрывает его шаги. В темноте пахнет сигаретным дымом и ментолом. Дверь в конце лестницы закрыта, но из-под неё сочится густой туман вперемешку с красным свечением. Охранники у двери отмирают в ту же секунду, как он подходит: они, словно титаны, протягивают свои руки к тяжёлым круглым ручкам и тянут створки на себя.
Двери открываются, и на Шуна выплёскивается яркий и шумный мир, запретное царство оглушает и ослепляет. Софиты мажут по глазам, разгорячённая танцами толпа дышит в один такт с музыкой.
Проскальзывая между танцующими, Идзаки на минуту останавливается в объятиях одной из девушек, она звонко смеётся и пытается увлечь его в свой танец. Её руки мягко ложатся ему на плечи и оглаживают сквозь рубашку, забираются за ворот, обжигая горячую кожу холодными пальцами.
Шун хищно улыбается, зарываясь пальцами в густые волосы, мягко касается губами её оголённого плеча и растворяется в темноте. Оставшийся путь до бара он проходит без препятствий.
— Бобро пожаловать, — из-за стойки во все тридцать два зуба скалится один из близнецов Миками.
— Колу со льдом.
Идзаки не успевает озвучить заказ, как сбоку ему подставляют до краёв наполненный стакан, и только через секунду появляется второй близнец, выныривает словно из ниоткуда.
— Желание клиента — закон. Тебя давно сюда не заносило, что привело в наше царство?
Близнецы отзеркаливают позы друг друга и плотоядно упираются в него взглядом шальных глаз. Явно что-то замышляют.
— Говорят, здесь новые звёзды сверкают.
— Именно поэтому такой ажиотаж, — Манабу вздёргивает указательный палец кверху, давая понять, что не шутит.
— Вижу, — ухмыляется Идзаки и отпивает из стакана.
Народу действительно много, и многие в этой толпе не простые смертные: проскальзывали лица партнёров семьи. Если такие люди пришли сюда, значит, есть на что посмотреть.
— Тебе просто нужно увидеть эту звезду, — смеётся Такеши, — и лучше после этого выступления выпить чего покрепче.
Оглядев своё ближайшее окружение, Идзаки быстро кивает и тыкает пальцем наугад.
— "Золото Гаваны" — хороший выбор.
Миками в четыре руки начинают готовить коктейль, умудряясь двигаться под заигравшую музыку.
Свет в зале гаснет, и проносится общий протяжный вой. Не успевает он затихнуть, как начинают включаться отдельные лазеры. Они прорезают пространство, как нож масло, но ни один из них не задевает сцену.
Толпа затихает, и по залу прокатывается стук барабана, следом второй, третий. Ритм волнами бьётся о грудные клетки. Следом звучат голоса вперемешку с едва различимым свистом.
Сцена озаряется мягким светом, показывая группу. Барабанщик с упоением выбивает ритм, гитаристы переглядываются друг с другом, перебирая пальцами струны.
И только вокалист стоит на самом краю сцены, Идзаки прилипает к нему взглядом. Лицо, скрытое капюшоном, длинная кофта-мантия, высокие сапоги с мудрёной шнуровкой. Парень на сцене покачивается под музыку, он протягивает руку вперёд, длинные пальцы пробегаются по стойке и сжимаются на микрофоне.
Толпа снова томно вздыхает и, как бандерлоги, подступает к сцене на голос мудрого Каа. Ох, этот голос... Шун вздрагивает от неожиданности. Сильный, глубокий, знакомый до дрожи в коленях.
Обернувшись к Миками, он ловит их довольные взгляды и отворачивается обратно.
«Кому ты можешь доверять?
Кому ты можешь доверять?»
На секунду вокалист замирает, привстаёт на носки, вытягивается в струну. Барабанщик обрушивается на свой инструмент, и вокалист скидывает с головы капюшон.
«Когда всё, всё, всё, до чего ты дотронешься, обращается в золото, золото, золото».
Идзаки вгрызается взглядом в лицо Токаджи. Тот улыбается со сцены и сверкает сумасшедшими золотыми глазами. Клуб разгорается в золотых софитах, свет вспыхивает и гаснет под дурманящий голос и ровный ритм музыки.
«Всё, всё, всё, к чему ты прикоснешься, обращается в золото, золото,
Золото,
Золото,
Золото,
Золото».
Юджи лёгким движением руки отталкивает от себя стойку и медленно идёт по краю сцены. Шаги у него плавные, как у большой дикой кошки. Рядом с ним возникают парень и девушка, одетые в чёрное, они двигаются в такт рваному ритму барабанов и безудержному проигрышу гитариста. На них сверкают золотые браслеты, и они улыбаются такими же сумасшедшими улыбками, как и он сам.
Идзаки ловит взглядом каждое их движение. Девушка проскальзывает мимо Токаджи, как бы невзначай задевая его бедром, а парень перехватывает его руку, тянет на себя. Но Юджи только довольно улыбается, растягивая очередное «золото» и выскальзывает из их рук.
Песня повисает в воздухе последними гитарными аккордами, и свет снова гаснет. Шун закрывает глаза, но на сетчатке изображение застыло намертво, он оборачивается обратно к бару.
— Тише-тише, на, глотни для начала, — Манабу ставит высокий стакан перед ним.
— А ты знал, что Гавана — это столица Кубы? Жаркое местечко, — шепчет Такеши, перегибаясь через стойку.
Шун прикасается губами к стакану, задерживает терпкий напиток на языке и тут же глотает. Нутро обжигает смесью рома и ликёра, а в глазах начинают плавать искры. Он успевает сделать ещё один глоток, перед тем как чужая рука аккуратно закрывает стакан и давит, заставляя поставить его обратно на стойку.
— Бухло от Миками лучше не пить, особенно "Золотую Гавану", — Токаджи стоит по левую руку и выглядит абсолютно серьёзным.
«Абсолютно ахренительным» — проносится в голове у Шуна.
Юджи убирает руку со стакана и облизывает ладонь там, где остался влажный след, строго смотрит на близнецов:
— Опять за старое. Вам не хватает клиентов, которые танцуют стриптиз на столе после таких коктейлей? С судзурановцами лучше так не шутить.
Он смотрит на них ещё пару секунд, а потом отлипает от стойки и вливается в толпу танцующих. Идзаки следует за ним, здесь ловить больше нечего, а в голове действительно начинает шаловливо звенеть.
— Как они ещё тебя не сдали в школе?
— Миками? Держатся пока.
Токаджи вихрем взлетает по лестнице и выскакивает на улицу, откидывает голову, подставляя обнажённую шею под ночной ветер. Довольно смеётся. А Идзаки пытается не задохнуться от удивления, от буйного коктейля в желудке и от пьянящего звёздного неба.
Юджи ничего больше не говорит, направляется вниз по улице. Чувствует, как за ним идёт Идзаки. Накидывает на голову капюшон, закрывая шею от холода. Шун удручённо вздыхает и ровняется с ним. Они шагают нога в ногу.
Они останавливаются у пешеходного перехода, и Шун опускает взгляд на его руки. Токаджи перебирает пальцами по воздуху, мысленно наигрывая мелодию. У него на пальцах золотые полосы, воспринимающиеся как кольца, они сверкают под холодным светом уличного фонаря.
Стоит включиться зелёному сигналу светофора, как Юджи тут же направляется дальше. Оставляя за Идзаки право выбора идти за ним или свернуть на свою дорогу. Только дорога у них одна и через парк.
Токаджи останавливается посреди парка, на мостике, под которым весело журчит искусственный ручей, и поднимает голову к небу.
— Не боишься, что я растрезвоню?
— Нет.
— Хорошенько подумай.
— Знаешь, в чём прелесть Судзурана? — Юджи поворачивается к нему и смотрит в упор. — Всем плевать, кто ты и чем занимаешься во внеурочное время.
Идзаки вскидывает бровь и весело смеётся:
— Заразился дзеном от Серидзавы?
Юджи пожимает плечами и, подтянувшись, садится на ограждение. Пальцы с золотыми кругами сжимаются на холодном металле до побелевших костяшек. Отклоняется назад и весело хохочет, когда Идзаки хватает его за ногу и стягивает обратно на землю.
— Что такое, золотой мальчик, боишься, что игрушка упадёт?
— Всегда можно купить новую игрушку. Деньги решают всё.
Токаджи смотрит на него серьёзно, но с примесью жалости и обиды. Он качает головой и заходит ему за спину. Кладёт одну руку между лопаток, а второй прикрывает ему глаза. Упирается подбородком ему в плечо:
— Ты прав, можно купить что угодно и кого угодно. Кроме одной маленькой секунды. Секунды, которая никогда больше не повторится. Пока научишься кататься на велосипеде, сотню раз упадёшь, но ты никогда не забудешь ужаса первого падения. Ты можешь сотню раз поцеловать одного и того же человека, но первый поцелуй с ним никогда больше не повторится.
Он замолкает, но не убирает своих рук. Шун чуть приоткрывает глаза, мазнув по его ладони своими ресницами, но не видит ничего, кроме золотого свечения между не плотно сжатыми пальцами.
— Момент — вот что дороже любого золота.
Руки Юджи исчезают, он делает шаг назад и останавливается:
— Подумай, что для тебя дороже золота?
Идзаки открывает глаза и смотрит в тёмный поток, уносящийся вдаль, вдыхает влажный ночной воздух и кивает самому себе. Оборачивается и оглядывает Юджи с головы до ног. Цепляется взглядом за каждую деталь и делает шаг вперёд.
Едва ощутимо касается губами его щеки и выдыхает на ухо:
— Пусть будет это.
Автор: _Tsuki No Hikari_
Бета: Солерно
Канон: Вороны
Пейринг/Персонажи: Идзаки Шун / Токаджи Юджи, Такия Генджи, Миками Такеши и Манабу
Размер: мини 2 425 слов
Категория: пре-слэш
Жанр: юмор, повседневность, сонгфик
Рейтинг: G-PG 13
Краткое содержание: Когда ты можешь купить себе всё что угодно, обязательно найдётся человек, который убедит тебя в обратном
Примечание/Предупреждения: в какой-то степени можно рассматривать и как АУ
От автора: Всему виной эта прекрасная песня - "Imagine Dragons - Gold"
Благословенно всё, о чем ты только мечтаешь,
Но после приходит проклятие бриллиантов и колец.
Только поначалу это действительно восхищало,
А теперь ты не можешь отличить правду от лжи.
Но после приходит проклятие бриллиантов и колец.
Только поначалу это действительно восхищало,
А теперь ты не можешь отличить правду от лжи.
Идзаки все ненавидят. Так уж вышло, что поделать.
Идзаки об этом знает. Ему всё равно.
Скинув с головы капюшон, он проходит мимо ресепшена и направляется прямиком к кабинету своего врача. Медсестра что-то лепечет ему вслед, но он её не слушает. Распахнув нужную дверь, он коротко здоровается и заходит в кабинет.
Врач отрывается от бумаг, разложенных на столе, и тут же подрывается с места, начинает крутиться вокруг и рассказывать о том, как замечательно проходит реабилитация. Шун слушает его вполуха. За месяц, что он лежит в этой клинике, суматошный врач уже порядком раздражает. Его редкие седые волосы зачёсаны назад, блёклые глаза подёрнуты мутной пеленой. Он рассыпается в дифирамбах, чуть ли не заламывает руки.
Шуна мутит, он смотрит на бесцветного доктора, и в глазах начинает рябить.
Продажность окружающих выводит Идзаки из равновесия. Иногда. Чаще всего.
Всё мишура, только прикрытие, чтобы вытянуть из богатеньких родителей побольше денег. Лучшая клиника, отдельная палата, грамотные врачи, красивые медсёстры — всё для драгоценного Шуна. Идзаки слушает врача ещё пять минут, кивает на все рекомендации и пожелания скорейшего выздоровления. Выходит из серого кабинета в серый коридор...
На улице на удивление тепло и свежо. Разгоревшаяся осень золотит листву на деревьях и высушивает газонную траву. Солнце, висящее высоко в чистом небе, жарит затылок. Шун доходит до перекрёстка и останавливается в толпе прохожих. Толпа шумит, гудит, как рассерженные пчёлы в улье. Зажигается зелёный свет, и поток подхватывает его, переносит через дорогу и распадается.
Идзаки бродит по парку, наслаждается теплом. Телефон надрывается в кармане, призывно вибрирует и готов сгореть от нетерпения. Затихает на десять минут. А потом возле парковой ограды останавливается чёрная машина, с тонированными стёклами. Из неё выходит бритоголовый шкаф и, уважительно поклонившись, оглушает басом.
— Вас желает видеть госпожа Хикифуне.
Всё, как и положено.
Закатив глаза и тяжело вздохнув, Идзаки встаёт со скамьи и направляется в машину под неусыпным конвоем. Упав на заднее сиденье, Шун вытягивает ноги и блаженно вздыхает. Машина медленно трогается с места и вливается в общий поток.
— Акияма, у тебя новый напарник?
Водитель бросает короткий взгляд в зеркало заднего вида, встретившись взглядом с ним, коротко кивает.
— Предыдущий был разговорчивей, — усмехается Шун, вспоминая низкорослого мужичка с редкими усиками над губой, — Куда дели Тоши?
— Он теперь охраняет вашего отца.
— Выходит, я скоро получу наследство.
Акияма смеётся и останавливается на светофоре, включает кондиционер:
— Для этого ваш отец должен вступить в права наследования.
— Аве Хикифуне, — хохочет Идзаки и резко подаётся вперёд, упираясь подбородком в спинку водительского сиденья. — Этот новый телохранитель слишком серьёзный. Чёрный костюм, красный галстук, бритая башка, ты что, Хитмэн?
Тут уже начинает смеяться водитель, а охранник вздрагивает и отводит тяжёлый взгляд. Дорога до дома занимает полчаса: как назло, обеденные пробки чудным образом рассасываются прямо перед их машиной.
Охранник выходит из машины, как только они заезжают на территорию дома. Открывает пассажирскую дверь и кивает вышедшему Шуну. Взбежав по ступеням, Идзаки скидывает с ног ботинки и проходит в гостиную.
Хикифуне Идзаки, сидящая в кресле, поворачивает голову в его сторону, придирчиво осматривает с ног до головы и удовлетворённо кивает. Указывает на кресло перед собой. Ей невозможно не повиноваться, это Идзаки понял ещё в детстве, когда за непослушание строгая, но справедливая бабка отходила его дедовским ремнём.
Что поделать, в их семье стальные яйца были именно у неё.
Шун отрывает взгляд от рыбок, плавающих в небольшом круглом аквариуме по правую руку от неё, и выжидающе смотрит. Седые волосы туго затянуты в объёмный пучок на затылке, чёрные глаза с сеткой полопавшихся сосудов на белках. Сама отстранённость и строгость.
— Что ты намерен делать после выпуска из Судзурана?
— Подумываю заделаться сутенёром. Но рассматриваю и другие варианты.
Единственное, что Хикуфуне может стерпеть, это чёрный юмор своего внука. Вот и теперь она лишь качает головой и прикрывает глаза:
— С твоими возможностями ты мог бы поставить весь мир на колени, а сам в это время тратишься на мелочи.
— В данный момент времени в такую позу передо мной встанут лишь из уважения к тебе, а я хочу ставить людей на колени своими силами.
— Во всяком случае, с девицами ты уже достиг таких высот, — холодно замечает Хикифуне и бросает как будто невзначай, — и не только с девицами.
— Как вам не стыдно, госпожа Хикифуне, следить за мной, — Идзаки наигранно возмущается, вскинув руки к потолку.
Она не обращает внимания на его театральную самодеятельность, только кивает ему, давая понять, что разговоров на сегодня хватит.
Скульптуры и империи — всё в твоих руках,
Вода становится вином, под ногами — лучшие пески.
Когда всё, что у тебя есть, черствеет и покрывается инеем,
О, ты больше не будешь бояться, ведь твое сердце обратилось в золото.
Вода становится вином, под ногами — лучшие пески.
Когда всё, что у тебя есть, черствеет и покрывается инеем,
О, ты больше не будешь бояться, ведь твое сердце обратилось в золото.
— Какой же ты пидорас.
Генджи говорит чётко и размеренно, делая ощутимые паузы между каждым словом. Он стоит в дверях и сверлит счастливого Идзаки тяжёлым взглядом.
— О-о-о, оскорбления на почве моей сексуальной ориентации — как это низко.
Шун переступает через порог его дома и стягивает с ног ботинки, шлёпает по направлению к кухне. Такие не остаётся ничего, кроме как идти вслед за ним.
— Мне плевать на твою ориентацию, — Генджи усаживается за стол и принимает стакан с горячим кофе из Старбакса, — я сейчас говорю о твоём состоянии души.
— Нифига себе ты загнул, — Шун откусывает добрую половину пончика и с упоением начинает жевать, сидя на высоком табурете возле барного стола.
— Короче, зачем ты поднял меня из тёплой кровати в пять утра?
— А когда бы я ещё смог привезти тебе горячий кофе со свежими пончиками? С шести утра в Старбаксе бешеные очереди.
— То есть ты приехал для того, чтобы пожрать у меня на кухне? — Генджи смотрит на него, как на дебила, почти целую минуту, а потом просто зажимает между губ сигарету и щёлкает зажигалкой, глубоко затягивается.
— Для того, чтобы пожрать на твоей кухне вместе с тобой, — уточняет Идзаки.
— В пять, мать их, утра? Я ненавижу тебя.
Такия говорит от чистого сердца. Спокойно, без наигранности, просто выдаёт то, что сейчас крутится в его голове. Он выпускает тонкую струйку сигаретного дыма, окончательно расслабляется на стуле и отпивает из своего стакана, на котором аккуратно выведено «Долговязый». На стакане Шуна красуется завитками «Аполлон».
— Как же часто я слышу эту сказочную фразу о ненависти. В день по нескольку раз.
— А, ну это потому, что ты просто мудак.
Генджи перехватывает пончик, залитый шоколадной глазурью, и уминает его в два подхода. Довольно облизывается и запивает сладость крепким кофе без сахара. За окном, ведущим во внутренний двор, только начинает рассветать, небо окрашивается в малиновые и золотые оттенки. Часы бодро пробивают половину шестого утра.
— Слушай, Старбакс ведь открывается только в шесть, оттого и очереди.
Шун весело усмехается и подтягивает к себе полупустую пачку сигарет:
— Когда ты внук Хикифуне Идзаки, любое кафе откроется, когда тебе угодно.
— А вот и третья причина, почему тебя все ненавидят, — хохочет Генджи.
Я умираю, чтобы чувствовать всё снова,
Абсолютно всё,
Но я ничего, ничего, ничего не чувствую!
Ничего…
Абсолютно всё,
Но я ничего, ничего, ничего не чувствую!
Ничего…
Идзаки медленно спускается по тёмной лестнице, мягкая подложка пружинит под ногами и скрывает его шаги. В темноте пахнет сигаретным дымом и ментолом. Дверь в конце лестницы закрыта, но из-под неё сочится густой туман вперемешку с красным свечением. Охранники у двери отмирают в ту же секунду, как он подходит: они, словно титаны, протягивают свои руки к тяжёлым круглым ручкам и тянут створки на себя.
Двери открываются, и на Шуна выплёскивается яркий и шумный мир, запретное царство оглушает и ослепляет. Софиты мажут по глазам, разгорячённая танцами толпа дышит в один такт с музыкой.
Проскальзывая между танцующими, Идзаки на минуту останавливается в объятиях одной из девушек, она звонко смеётся и пытается увлечь его в свой танец. Её руки мягко ложатся ему на плечи и оглаживают сквозь рубашку, забираются за ворот, обжигая горячую кожу холодными пальцами.
Шун хищно улыбается, зарываясь пальцами в густые волосы, мягко касается губами её оголённого плеча и растворяется в темноте. Оставшийся путь до бара он проходит без препятствий.
— Бобро пожаловать, — из-за стойки во все тридцать два зуба скалится один из близнецов Миками.
— Колу со льдом.
Идзаки не успевает озвучить заказ, как сбоку ему подставляют до краёв наполненный стакан, и только через секунду появляется второй близнец, выныривает словно из ниоткуда.
— Желание клиента — закон. Тебя давно сюда не заносило, что привело в наше царство?
Близнецы отзеркаливают позы друг друга и плотоядно упираются в него взглядом шальных глаз. Явно что-то замышляют.
— Говорят, здесь новые звёзды сверкают.
— Именно поэтому такой ажиотаж, — Манабу вздёргивает указательный палец кверху, давая понять, что не шутит.
— Вижу, — ухмыляется Идзаки и отпивает из стакана.
Народу действительно много, и многие в этой толпе не простые смертные: проскальзывали лица партнёров семьи. Если такие люди пришли сюда, значит, есть на что посмотреть.
— Тебе просто нужно увидеть эту звезду, — смеётся Такеши, — и лучше после этого выступления выпить чего покрепче.
Оглядев своё ближайшее окружение, Идзаки быстро кивает и тыкает пальцем наугад.
— "Золото Гаваны" — хороший выбор.
Миками в четыре руки начинают готовить коктейль, умудряясь двигаться под заигравшую музыку.
Свет в зале гаснет, и проносится общий протяжный вой. Не успевает он затихнуть, как начинают включаться отдельные лазеры. Они прорезают пространство, как нож масло, но ни один из них не задевает сцену.
Толпа затихает, и по залу прокатывается стук барабана, следом второй, третий. Ритм волнами бьётся о грудные клетки. Следом звучат голоса вперемешку с едва различимым свистом.
Сцена озаряется мягким светом, показывая группу. Барабанщик с упоением выбивает ритм, гитаристы переглядываются друг с другом, перебирая пальцами струны.
И только вокалист стоит на самом краю сцены, Идзаки прилипает к нему взглядом. Лицо, скрытое капюшоном, длинная кофта-мантия, высокие сапоги с мудрёной шнуровкой. Парень на сцене покачивается под музыку, он протягивает руку вперёд, длинные пальцы пробегаются по стойке и сжимаются на микрофоне.
Толпа снова томно вздыхает и, как бандерлоги, подступает к сцене на голос мудрого Каа. Ох, этот голос... Шун вздрагивает от неожиданности. Сильный, глубокий, знакомый до дрожи в коленях.
Обернувшись к Миками, он ловит их довольные взгляды и отворачивается обратно.
«Кому ты можешь доверять?
Кому ты можешь доверять?»
На секунду вокалист замирает, привстаёт на носки, вытягивается в струну. Барабанщик обрушивается на свой инструмент, и вокалист скидывает с головы капюшон.
«Когда всё, всё, всё, до чего ты дотронешься, обращается в золото, золото, золото».
Идзаки вгрызается взглядом в лицо Токаджи. Тот улыбается со сцены и сверкает сумасшедшими золотыми глазами. Клуб разгорается в золотых софитах, свет вспыхивает и гаснет под дурманящий голос и ровный ритм музыки.
«Всё, всё, всё, к чему ты прикоснешься, обращается в золото, золото,
Золото,
Золото,
Золото,
Золото».
Юджи лёгким движением руки отталкивает от себя стойку и медленно идёт по краю сцены. Шаги у него плавные, как у большой дикой кошки. Рядом с ним возникают парень и девушка, одетые в чёрное, они двигаются в такт рваному ритму барабанов и безудержному проигрышу гитариста. На них сверкают золотые браслеты, и они улыбаются такими же сумасшедшими улыбками, как и он сам.
Идзаки ловит взглядом каждое их движение. Девушка проскальзывает мимо Токаджи, как бы невзначай задевая его бедром, а парень перехватывает его руку, тянет на себя. Но Юджи только довольно улыбается, растягивая очередное «золото» и выскальзывает из их рук.
Песня повисает в воздухе последними гитарными аккордами, и свет снова гаснет. Шун закрывает глаза, но на сетчатке изображение застыло намертво, он оборачивается обратно к бару.
— Тише-тише, на, глотни для начала, — Манабу ставит высокий стакан перед ним.
— А ты знал, что Гавана — это столица Кубы? Жаркое местечко, — шепчет Такеши, перегибаясь через стойку.
Шун прикасается губами к стакану, задерживает терпкий напиток на языке и тут же глотает. Нутро обжигает смесью рома и ликёра, а в глазах начинают плавать искры. Он успевает сделать ещё один глоток, перед тем как чужая рука аккуратно закрывает стакан и давит, заставляя поставить его обратно на стойку.
— Бухло от Миками лучше не пить, особенно "Золотую Гавану", — Токаджи стоит по левую руку и выглядит абсолютно серьёзным.
«Абсолютно ахренительным» — проносится в голове у Шуна.
Юджи убирает руку со стакана и облизывает ладонь там, где остался влажный след, строго смотрит на близнецов:
— Опять за старое. Вам не хватает клиентов, которые танцуют стриптиз на столе после таких коктейлей? С судзурановцами лучше так не шутить.
Он смотрит на них ещё пару секунд, а потом отлипает от стойки и вливается в толпу танцующих. Идзаки следует за ним, здесь ловить больше нечего, а в голове действительно начинает шаловливо звенеть.
— Как они ещё тебя не сдали в школе?
— Миками? Держатся пока.
Токаджи вихрем взлетает по лестнице и выскакивает на улицу, откидывает голову, подставляя обнажённую шею под ночной ветер. Довольно смеётся. А Идзаки пытается не задохнуться от удивления, от буйного коктейля в желудке и от пьянящего звёздного неба.
Юджи ничего больше не говорит, направляется вниз по улице. Чувствует, как за ним идёт Идзаки. Накидывает на голову капюшон, закрывая шею от холода. Шун удручённо вздыхает и ровняется с ним. Они шагают нога в ногу.
Они останавливаются у пешеходного перехода, и Шун опускает взгляд на его руки. Токаджи перебирает пальцами по воздуху, мысленно наигрывая мелодию. У него на пальцах золотые полосы, воспринимающиеся как кольца, они сверкают под холодным светом уличного фонаря.
Стоит включиться зелёному сигналу светофора, как Юджи тут же направляется дальше. Оставляя за Идзаки право выбора идти за ним или свернуть на свою дорогу. Только дорога у них одна и через парк.
Токаджи останавливается посреди парка, на мостике, под которым весело журчит искусственный ручей, и поднимает голову к небу.
— Не боишься, что я растрезвоню?
— Нет.
— Хорошенько подумай.
— Знаешь, в чём прелесть Судзурана? — Юджи поворачивается к нему и смотрит в упор. — Всем плевать, кто ты и чем занимаешься во внеурочное время.
Идзаки вскидывает бровь и весело смеётся:
— Заразился дзеном от Серидзавы?
Юджи пожимает плечами и, подтянувшись, садится на ограждение. Пальцы с золотыми кругами сжимаются на холодном металле до побелевших костяшек. Отклоняется назад и весело хохочет, когда Идзаки хватает его за ногу и стягивает обратно на землю.
— Что такое, золотой мальчик, боишься, что игрушка упадёт?
— Всегда можно купить новую игрушку. Деньги решают всё.
Токаджи смотрит на него серьёзно, но с примесью жалости и обиды. Он качает головой и заходит ему за спину. Кладёт одну руку между лопаток, а второй прикрывает ему глаза. Упирается подбородком ему в плечо:
— Ты прав, можно купить что угодно и кого угодно. Кроме одной маленькой секунды. Секунды, которая никогда больше не повторится. Пока научишься кататься на велосипеде, сотню раз упадёшь, но ты никогда не забудешь ужаса первого падения. Ты можешь сотню раз поцеловать одного и того же человека, но первый поцелуй с ним никогда больше не повторится.
Он замолкает, но не убирает своих рук. Шун чуть приоткрывает глаза, мазнув по его ладони своими ресницами, но не видит ничего, кроме золотого свечения между не плотно сжатыми пальцами.
— Момент — вот что дороже любого золота.
Руки Юджи исчезают, он делает шаг назад и останавливается:
— Подумай, что для тебя дороже золота?
Идзаки открывает глаза и смотрит в тёмный поток, уносящийся вдаль, вдыхает влажный ночной воздух и кивает самому себе. Оборачивается и оглядывает Юджи с головы до ног. Цепляется взглядом за каждую деталь и делает шаг вперёд.
Едва ощутимо касается губами его щеки и выдыхает на ухо:
— Пусть будет это.